Неточные совпадения
Он спал
на голой
земле и только в сильные морозы позволял себе укрыться
на пожарном сеновале; вместо подушки
клал под головы́ камень; вставал с зарею, надевал вицмундир и тотчас же бил в барабан; курил махорку до такой степени вонючую, что даже полицейские солдаты и те краснели, когда до обоняния их доходил запах ее; ел лошадиное мясо и свободно пережевывал воловьи жилы.
Для того же, чтобы теоретически разъяснить всё дело и окончить сочинение, которое, сообразно мечтаниям Левина, должно было не только произвести переворот в политической экономии, но совершенно уничтожить эту науку и
положить начало новой науке — об отношениях народа к
земле, нужно было только съездить за границу и изучить
на месте всё, что там было сделано в этом направлении и найти убедительные доказательства, что всё то, что там сделано, — не то, что нужно.
Наконец он остановился, будто прислушиваясь к чему-то, присел
на землю и
положил возле себя узел.
Герои наши видели много бумаги, и черновой и белой, наклонившиеся головы, широкие затылки, фраки, сертуки губернского покроя и даже просто какую-то светло-серую куртку, отделившуюся весьма резко, которая, своротив голову набок и
положив ее почти
на самую бумагу, выписывала бойко и замашисто какой-нибудь протокол об оттяганье
земли или описке имения, захваченного каким-нибудь мирным помещиком, покойно доживающим век свой под судом, нажившим себе и детей и внуков под его покровом, да слышались урывками короткие выражения, произносимые хриплым голосом: «Одолжите, Федосей Федосеевич, дельце за № 368!» — «Вы всегда куда-нибудь затаскаете пробку с казенной чернильницы!» Иногда голос более величавый, без сомнения одного из начальников, раздавался повелительно: «
На, перепиши! а не то снимут сапоги и просидишь ты у меня шесть суток не евши».
Порфирий
положил щенка
на пол, который, растянувшись
на все четыре лапы, нюхал
землю.
Тогда выступило из средины народа четверо самых старых, седоусых и седочупринных козаков (слишком старых не было
на Сечи, ибо никто из запорожцев не умирал своею смертью) и, взявши каждый в руки
земли, которая
на ту пору от бывшего дождя растворилась в грязь,
положили ее ему
на голову.
Ему протянули несколько шапок, он взял две из них,
положил их
на голову себе близко ко лбу и, придерживая рукой, припал
на колено. Пятеро мужиков, подняв с
земли небольшой колокол, накрыли им голову кузнеца так, что края легли ему
на шапки и
на плечи, куда баба
положила свернутый передник. Кузнец закачался, отрывая колено от
земли, встал и тихо, широкими шагами пошел ко входу
на колокольню, пятеро мужиков провожали его, идя попарно.
Подскакал офицер и, размахивая рукой в белой перчатке, закричал
на Инокова, Иноков присел, осторожно
положил человека
на землю, расправил руки, ноги его и снова побежал к обрушенной стене; там уже копошились солдаты, точно белые, мучные черви, туда осторожно сходились рабочие, но большинство их осталось сидеть и лежать вокруг Самгина; они перекликались излишне громко, воющими голосами, и особенно звонко, по-бабьи звучал один голос...
А она, отворотясь от этого сухого взгляда, обойдет сзади стула и вдруг нагнется к нему и близко взглянет ему в лицо,
положит на плечо руки или нежно щипнет его за ухо — и вдруг остановится
на месте, оцепенеет, смотрит в сторону глубоко-задумчиво, или в
землю, точно перемогает себя, или — может быть — вспоминает лучшие дни, Райского-юношу, потом вздохнет, очнется — и опять к нему…
Сначала вошли
на палубу переводчики. «Оппер-баниосы», — говорили они почтительным шепотом, указывая
на лодки, а сами стали в ряд. Вскоре показались и вошли
на трап, потом
на палубу двое японцев, поблагообразнее и понаряднее прочих. Переводчики встретили их,
положив руки
на колени и поклонившись почти до
земли. За ними вошло человек двадцать свиты.
Наконец они решились, и мы толпой окружили их: это первые наши гости в Японии. Они с боязнью озирались вокруг и,
положив руки
на колени, приседали и кланялись чуть не до
земли. Двое были одеты бедно:
на них была синяя верхняя кофта, с широкими рукавами, и халат, туго обтянутый вокруг поясницы и ног. Халат держался широким поясом. А еще? еще ничего; ни панталон, ничего…
Здесь нужны люди, которые бы шли
на подвиг; или надо обмануть пришельцев, сказать, что
клад зарыт в
земле, как сделал земледелец перед смертью с своими детьми, чтобы они изрыли ее всю.
На одном берегу собралось множество народа; некоторые просили знаками наших пристать, показывая какую-то бумагу, и когда они пристали, то корейцы бумаги не дали, а привели одного мужчину,
положили его
на землю и начали бить какой-то палкой в виде лопатки.
Тэке, мотнув несколько раз головой и звонко ударив передними ногами в
землю, кокетливо подошел к девушке, вытянув свою атласную шею, и доверчиво
положил небольшую умную голову прямо
на плечо хозяйки.
О гордости же сатанинской мыслю так: трудно нам
на земле ее и постичь, а потому сколь легко впасть в ошибку и приобщиться ей, да еще
полагая, что нечто великое и прекрасное делаем.
На другой день вечером, сидя у костра, я читал стрелкам «Сказку о рыбаке и рыбке». Дерсу в это время что-то тесал топором. Он перестал работать, тихонько
положил топор
на землю и, не изменяя позы, не поворачивая головы, стал слушать. Когда я кончил сказку, Дерсу поднялся и сказал...
Вечером солон убил белку. Он снял с нее шкурку, затем насадил ее
на вертел и стал жарить, для чего палочку воткнул в
землю около огня. Потом он взял беличий желудок и
положил его
на угли. Когда он зарумянился, солон с аппетитом стал есть его содержимое. Стрелки начали плеваться, но это мало смущало солона. Он сказал, что белка — животное чистое, что она ест только орехи да грибки, и предлагал отведать этого лакомого блюда. Все отказались…
Полагая, что птицы теперь сильно напуганы, я хотел было стрелять, но Дерсу опять остановил меня, сказав, что
на дереве их ловить еще удобнее, чем
на земле.
Он принес дуплистое дерево и
положил его
на землю так, что один конец его пришелся около костра, а другой остался снаружи.
Я начал подшучивать над своим приятелем, а Дерсу сел
на землю,
положил ружье
на колени и задумался.
И Ваня опять
положил свою голову
на землю. Павел встал и взял в руку пустой котельчик.
Один раз он нагнулся к
земле, взял мох и
положил его
на дерево.
А потому сей суд и
полагает: означенное имение, ** душ, с
землею и угодьями, в каком ныне положении тое окажется, утвердить по представленной
на оное купчей за генерал-аншефа Троекурова; о удалении от распоряжения оным гвардии поручика Дубровского и о надлежащем вводе во владение за него, г. Троекурова, и об отказе за него, как дошедшего ему по наследству, предписать ** земскому суду.
Помню я еще, как какому-то старосте за то, что он истратил собранный оброк, отец мой велел обрить бороду. Я ничего не понимал в этом наказании, но меня поразил вид старика лет шестидесяти: он плакал навзрыд, кланялся в
землю и просил
положить на него, сверх оброка, сто целковых штрафу, но помиловать от бесчестья.
— Вот и это. Полтораста тысяч — шутка ли эко место денег отдать!
Положим, однако, что с деньгами оборот еще можно сделать, а главное, не к рукам мне. Нужно сначала около себя округлить; я в Заболотье-то еще словно
на тычке живу. Куда ни выйдешь, все
на чужую
землю ступишь.
Дядья, в одинаковых черных полушубках, приподняли крест с
земли и встали под крылья; Григорий и какой-то чужой человек, с трудом подняв тяжелый комель,
положили его
на широкое плечо Цыганка; он пошатнулся, расставил ноги.
Кажется, сказать утвердительно, что нырки не вьют гнезд
на твердой
земле, как все предыдущие, описанные мною утиные породы, а, подобно другим рыболовным уткам, ухитряются
класть свои гнезда в камышах или высокой густой осоке,
на воде или над водою.
Вообще стрепет сторожек, если стоит
на ногах или бежит, и смирен, если лежит, хотя бы место было совершенно голо: он вытянет шею по
земле,
положит голову в какую-нибудь ямочку или впадинку, под наклонившуюся травку, и думает, что он спрятался; в этом положении он подпускает к себе охотника (который никогда не должен ехать прямо, а всегда около него и стороною) очень близко, иногда
на три и
на две сажени.
Это может показаться невероятным, но я приглашаю всякого неверующего сделать, осенью или зимой, сравнительный опыт над домашним петухом, которого следует
положить в тридцати шагах
на землю, завернуть голову под крыло и выстрелить в его зоб утиною дробью.
Рябчики в начале мая садятся
на гнезда, которые вьют весьма незатейливо, всегда в лесу
на голой
земле, из сухой травы, древесных листьев и даже мелких тоненьких прутиков; тока у них бывают в марте; самка
кладет от десяти до пятнадцати яиц; она сидит
на них одна, без участия самца, в продолжение трех недель; молодые очень скоро начинают бегать; до совершенного их возраста матка держится с ними предпочтительно в частом и даже мелком лесу, по оврагам, около лесных речек и ручьев.
Гнездо перепелки свивается
на голой
земле из сухой травы, предпочтительно в густом ковыле. Гнездо, всегда устланное собственными перышками матки, слишком широко и глубоко для такой небольшой птички; но это необходимо потому, что она
кладет до шестнадцати яиц, а многие говорят, что и до двадцати; по моему мнению, количество яиц доказывает, что перепелки выводят детей один раз в год. Перепелиные яички очень похожи светло-коричневыми крапинками
на воробьиные, только с лишком вдвое их больше и зеленоватее.
Маленький снежок покрывал уже
землю; Евсеич расчистил точок и
положил на него приваду из хлебной мякины и ухвостного конопляного семени.
Я видел, как она стала
на колени и, щупая руками
землю под листьями папоротника, вынимала оттуда грузди и
клала в свою корзинку.
Он указал мне зарубки
на дубовом пне и
на растущем дубу и сказал, что башкирцы, настоящие владельцы
земли, каждые сто лет
кладут такие заметки
на больших дубах, в чем многие старики его уверяли; таких зарубок
на пне было только две, а
на растущем дубу пять, а как пень был гораздо толще и, следовательно, старее растущего дуба, то и было очевидно, что остальные зарубки находились
на отрубленном стволе дерева.
Она, конечно, сделала это с целью, чтобы оставить Вихрова с Фатеевой наедине, и
полагала, что эти два, некогда обожавшие друг друга, существа непременно пожелают поцеловаться между собой, так как поцелуй m-lle Прыхина считала высшим блаженством, какое только существует для человека
на земле; но Вихров и m-me Фатеева и не думали целоваться.
— Непременно начнет коробить — и мне самому гораздо бы лучше было и выгоднее
класть сухую
землю, потому что ее легче и скорее наносили бы, но я над богом власти не имею: все время шли проливные дожди, — не
на плите же мне было
землю сушить; да я, наконец, пробовал это, но только не помогает ничего, не сохнет; я обо всем том доносил начальству!
— И
земля не бессудная, и резону не платить нет, а только ведь и деньга защитника любит. Нет у нее радетеля — она промеж пальцев прошла! есть радетель — она и сама собой в кармане запутается. Ну,
положим, рассрочил ты крестьянам уплату
на десять лет… примерно, хоть по полторы тысячи в год…
Шурочка совсем опустилась
на землю, оперлась о нее локтем и
положила на ладонь голову. Помолчав немного, она продолжала задумчиво.
«У этой плечи мясисты, — будет
землю ногами цеплять; эта ложится — копыто под брюхо
кладет и много что чрез годок себе килу намнет; а эта когда овес ест, передней ногою топает и колено об ясли бьет», — и так всю покупку раскритиковал, и все правильно
на мое вышло.
Он думает и чувствует по-земному,
полагает, что если мы живем
на земле, так и не надо улетать с нее
на небо, где нас теперь пока не спрашивают, а заниматься человеческими делами, к которым мы призваны.
— Грех было бы мне винить тебя, Борис Федорыч. Не говорю уже о себе; а сколько ты другим добра сделал! И моим ребятам без тебя, пожалуй, плохо пришлось бы. Недаром и любят тебя в народе. Все
на тебя надежду
полагают; вся
земля начинает смотреть
на тебя!
Молится царь и
кладет земные поклоны. Смотрят
на него звезды в окно косящатое, смотрят светлые, притуманившись, — притуманившись, будто думая: «Ах ты гой еси, царь Иван Васильевич! Ты затеял дело не в добрый час, ты затеял, нас не спрошаючи: не расти двум колосьям в уровень, не сравнять крутых гор со пригорками, не бывать
на земле безбоярщине!»
— Да ведь земли-то, ты подумай, сколько под ее нужно. А ведь она, земля-те, хрестьянину дороже всего.
Клади хоть по саженке, да длиннику эвона. Ведь она, дорога, не гляди
на нее… встанет, до неба достанет!.. Так-то. Да еще деревина-те в силу взойдет, — опять корнем распялится. Обходи ее сохой!.. Да нешто это мыслимо…
Сам же старый Пизонский, весь с лысой головы своей озаренный солнцем, стоял
на лестнице у утвержденного
на столбах рассадника и, имея в одной руке чашу с семенами, другою погружал зерна,
кладя их щепотью крестообразно, и, глядя
на небо, с опущением каждого зерна, взывал по одному слову: „Боже! устрой, и умножь, и возрасти
на всякую долю человека голодного и сирого, хотящего, просящего и производящего, благословляющего и неблагодарного“, и едва он сие кончил, как вдруг все ходившие по пашне черные глянцевитые птицы вскричали, закудахтали куры и запел, громко захлопав крылами, горластый петух, а с рогожи сдвинулся тот, принятый сим чудаком, мальчик, сын дурочки Насти; он детски отрадно засмеялся, руками всплескал и, смеясь, пополз по мягкой
земле.
Пред глазами плачущей старушки в широко распахнувшуюся калитку влез с непокрытою курчавою головою дьякон Ахилла. Он в коротком толстом казакине и широких шароварах, нагружен какими-то мешками и ведет за собой пару лошадей, из которых
на каждой громоздится большой и тяжелый вьюк. Наталья Николаевна молча смотрела, как Ахилла ввел
на двор своих лошадей, сбросив
на землю вьюки, и, возвратившись к калитке, запер ее твердою хозяйскою рукой и
положил ключ к себе в шаровары.
Двое, забежав далеко вперёд, раскачали фонарный столб, выдернули его из
земли и понесли впереди похоронного хода по тротуару, гроб и провожатые настигли их, но никто не сказал им ни слова, и Кожемякин видел, как они, не глядя друг
на друга,
положили столб
на землю и молча нырнули в туман.
— Вот, слушайте, как мы ловили жаворонков! — возглашал Борис. — Если
на землю положить зеркало так, чтобы глупый жаворонок увидал в нём себя, то — он увидит и думает, что зеркало — тоже небо, и летит вниз, а думает — эх, я лечу вверх всё! Ужасно глупая птица!
Пьянея всё более, он качался, и казалось, что вот сейчас ткнётся головой в
землю и сломает свою тонкую шею. Но он вдруг легко и сразу поднял ноги, поглядел
на них, засмеялся,
положил на скамью и, вытянувшись, сказал...
Когда соберется довольно много народа, то атаман выходит к оному из избы
на крыльцо с серебряною позолоченною булавою; за ним с жезлами в руках есаулы, которые тотчас идут в средину собрания,
кладут жезлы и шапки
на землю, читают молитву и кланяются сперва атаману, а потом
на все стороны окружающим их казакам.
Около печки что-то завозилось. Я подошел поближе и увидал старуху, сидевшую
на полу. Перед ней лежала огромная куча куриных перьев. Старуха брала отдельно каждое перо, сдирала с него бородку и
клала пух в корзину, а стержни бросала прямо
на землю.